ВОСПОМИНАНИЯ
Когда началась война, мне было восемнадцать лет. Работал дюральщиком на авиационном заводе (380). 5 июля 1941 г. пытался уйти в армию, но это удалось только в октябре 1942 г. Сначала меня отправили в Вишкильский военный лагерь, в 75-й стрелковый запасной полк в Кировской области. В 1943 г. в конце января нас отправили в Сталинград. Но в боях я не участвовал, так как немецкая армия Паулюса уже была пленена 64-й армией, в которой я и оказался. Я был в 73-й Гвардейской Сталинградской стрелковой дивизии, которая затем стала называться Сталинградско-Дунайской 73‑й гвардейской стрелковой дивизией 57-й армии (генерал-полковник Гаген).
Из-под Сталинграда наша армия была переброшена под город Белгород, где мы находились в обороне до начала битв за Орел и Курск. Здесь мы понесли в оборонительных боях большие потери, и нас отвели в 3-й или 4-й эшелон на переформировку. С 4 июня ‒ (начало битвы, которая впоследствии была названа Орловско-Курской дугой) нас перебросили на передний край (у Белгорода) на реке Северский Донец в районе старого города Белгорода, на противоположной стороне ‒ обрывистой, сложенной меловыми породами, ‒ стояли немцы.
Утром, когда рассвело, на холме на правой стороне Донца, я впервые увидел такое огромное количество танков. Мне стало не по себе. Танки были на походной позиции и ждали приказа. И здесь все смешалось: била артиллерия, стреляли танки, бомбили с самолетов. Я был командиром пулеметного отделения. Танки прошли около 25 км за нашу позицию, вглубь. Наш полк стоял на фланге соседней дивизии, здесь впервые немцы применили танки «Тигры» и самоходные орудия «Пантера», которые пошли на позицию 214-го полка. Они давили гусеницами солдат, специально разворачиваясь на траншеях, где были солдаты. В живых осталось мало, знамя полка 214 сейчас находится в музее боевой славы, и полк называется Бельгинский по имени командира батальона, которому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.
Нас, боеспособных, человек 70‒80, и мы оказались в окружении. Команду взял на себя начальник штаба какого-то батальона, не помню, Попов Николай Иванович (сейчас живет в Люберцах). Мы с боями выходили через кордон немецких танков ночью. У меня в расчете погибли все, и я весь путь тащил на себе пулемет. К утру, на рассвете, мы пробились к своим. Нас покормили и дали поспать, а к вечеру немцы прорвались в районе МясногоБора, и мы приняли бой. С немцами были власовцы. В этом бою меня ранило осколками в голову и в глаз. Я потерял сознание, оказали первую помощь, забинтовали голову и лицо, идти я мог, только держась за руку раненого, которого несли санинструкторы. Из санбата меня отправили в полевой госпиталь, с которым вместе я продвигался на запад. Осколок в глазу у меня остался на всю жизнь. За эти бои я получил медаль «За отвагу» и звание лейтенанта.
После госпиталя я попал в свою часть и участвовал в боях за освобождение Харькова. Здесь я уже был в минометном батальоне (82-миллиметровый). Меня послали в полк с заданием, и по дороге я попал в страшнейший обстрел (бомбежку). Мне помог старый солдат, он втащил меня в щель под танком. Здесь мне было так страшно, а это, наверное, понял старый солдат. Он скрутил мне «козью ножку» и дал мне закурить, я до этого момента не курил.
В конце сентября мы подошли к Днепру и с ходу его форсировали. Моя часть оказалась на маленьком островке, немцы с русскими перестреливались; и для тех, и для других мы были мишенью, когда они стреляли друг в друга. Здесь были бои за каждый метр, меня здесь снова контузило, но на этот раз я легко отделался и даже через неделю участвовал снова в боях за расширение плацдарма на правобережье Днепра. А до этого был такой случай. Я увидел за кустами немецкого солдата и, естественно, выстрелил в него. В ответ раздался оглушительный русский мат. Командир спрашивает: «Кто стрелял?» ‒ «Ну, я». ‒ «Так вот, ‒ сказал командир, ‒ сам его ранил, сам и переправишь на тот берег в медсанбат под огнем противника». Меня командир заставил его отвезти через главное русло на левый берег Днепра. Я вместе с медсестрой Раей хотел его переправить, но увидел лодку санбата и сдал раненого. Этот курьез получился вот почему: поскольку наши шинели были очень тяжелыми, иногда солдаты переодевались в немецкие шинели.
Итак, я и Рая забрали на острове ящики мин и переправились через Мирищу в Бородаевские Хутора. Здесь на огневой позиции немцы обстреливали тяжелыми снарядами. Осколком снаряда меня ранило в пах. Я в санбате нашей дивизии лечился 20 дней. Мы занимали плацдарм 5 на 7 км. Бои за расширение плацдарма были настоящим адом. Плацдарм очень расширили и стояли в обороне до весны 1944 г. За эти бои я был награжден орденом Красного Знамени и медалью «За отвагу».
Весной 1943 г. мы с боями взяли станцию Веселый Кут.
Здесь был склад с подарками немцам от родственников. Шли на запад, освобождая села и города, к осени вышли на Днестр в районе Красной горки в 20 км от Тирасполя.
К этому времени, лету 1944 г., у нас уже были большие силы. Было много орудий, танков, самолетов, мы входили в состав 3-го украинского фронта (Толбухин). В Ясско-Кишиневской группировке окружили много немцев. Здесь мы оказались в том месте, куда направлен был главный удар немцев. Людей мы здесь потеряли очень много, за всю войну я не видел больше убитых ‒ и наших, и немцев. После этих боев мы пошли на Измаил без боев. Мы перешли без боев за Дунай и оказались за государственной границей в Румынии в районе г. Тулча. И на танках, и на машинах, и на лошадях ехали люди, пристроившись кто как мог. По Румынии шли до 100 км в день, на ходу и спали, и ели. Больших боев в Румынии не было: немецкая армия была деморализована. Из Румынии перешли в Болгарию. Король Михай арестовал Антонеску, который клялся Гитлеру в верности. Румыния осенью 1944 г. перешла на сторону Советского Союза. В Болгарии около г. Шумен были бои с немецкой армией, которой помогали и болгары. Но болгары быстро перешли на сторону Советского Союза, и все население встречало нас с огромной радостью, там нас поставили на самообеспечение: жилье и еду добывали сами. В Болгарии было много боев местного значения, здесь гибли многие.
Дошли до Югославии, перешли границу. Здесь нас люди встречали с особенной теплотой и радостью. Белград сильно бомбили. Немцы решили взорвать железнодорожный мост через реку Драва, но наши войска вместе с партизанами взорвать не дали, были упорные бои. Здесь мы уже воевали на чужой территории и не с таким рвением.
Участвовал в боях на озере Балатон (Венгрия). Здесь бои были очень тяжелыми. Я был отозван в знаменный взвод полка (я был ассистентом). Утащили знамя на кулацкой даче (у знамени можно только стоять). Я после этого прощался с жизнью. Командир видел, как я был измотан и уснул. Он решил меня проучить и спрятал знамя. Меня не наказали. На чужой территории воевать было легче, но гибло наших людей все равно очень много.
Из Венгрии в Австрию шли с боями, но я уже здесь в атаку не ходил, а был на переднем крае, там где штаб полка. В Австрии, в Вильдоне, я узнал, что кончилась война.
Радость! Радость! Радость! Но подробностей не помню. Австрийцы к нам относились плохо. В Австрии я был недолго. Меня, как заслуженного ветерана 73-й Гвардейской Сталинградско-Дунайской дивизии выдвинули на Парад Победы в Москву 24 июня 1945 г. Я смотрел кино в лагере, меня вызвал дежурный по части и сказал, что мне в штаб полка. Я пришел в штаб, и меня направили на курсы младших офицеров. Я отказался, так как война кончилась. Меня направили на Парад Победы. Мне дали новую форму, привезли в штаб дивизии, а затем в корпус. Командир корпуса генерал-лейтенант Козак (очень хороший), а потом в армию (Гаген). Конечный пункт сбора III Украинского фронта был в Венгрии в г. Сомбатхей. Нужно было от фронта только 400 человек, было много кандидатов, и поэтому маршал Советского Союза Толбухин Ф. И. делал отбор.
По Венгрии и Чехословакии мы ехали в товарном вагоне, а в Чехословакии нас посадили в санитарный поезд. В Москву приехали усталые, но счастливые. В Москве нам дали трехдневное увольнение. Прошел слух, что москвичей будут отпускать в увольнение ‒ и все оказались москвичами. Пришлось всем дать увольнение. Я вместе с Володей Горбуновым поменял деньги, и мы поехали в Химки искать двоюродного брата Мокеева Александра Яковлевича. Была дома только Соня, она позвонила Саше, и он сразу же пошел домой. Саша тоже, как и я, работал на заводе в Нижнем Тагиле, после войны завод перевели в Москву ‒ так брат с семьей оказался в Химках.
В это время я познакомился с Лидой <будущая жена ‒ авт>. Она ехала в трамвае, а мы спросили, как проехать, разговорились и познакомились.
После трех дней мы приступили к подготовке к параду. Воевать умели, а ходить парадным шагом не умели. Нас повели в баню и дали все новое, вплоть до нижнего белья. В казармах чисто, койки чистые, есть где умыться, кормили вовремя. Мы оказались как в раю. За день до парада нас, участников всех фронтов, собрали на аэродроме во Внуково (репетиция), и вот 24 июня наступил день парада. Меня выделили линейным от 3-го Украинского фронта. Погода была скверная, шел дождь. Нам дали водки, чтобы мы не замерзли. Я провел целую ночь на площади, занял место для 3-го Украинского сводного полка.
Мы стояли чуть левее Мавзолея, ближе к собору Василия Блаженного. В назначенное время все было готово. Рокоссовский разъезжал по площади на белом коне, адъютанты были на черных конях. Со Спасских ворот выехал Жуков, объехал весь строй и поздравлял с победой и с окончанием войны. Минуты были торжественными. Потом он, объехав всех, поднялся на Мавзолей и произнес речь. Потом дали команду, кому, как и куда идти. Мы пошли к Москве-реке. Шли строем по 20 человек. Был выделен полк, который нес поверженные знамена и бросал их к подножью Мавзолея.
Была объявлена демонстрация, москвичи пошли по площади под дождем. Нас сжали так, что мы пошли по 10 человек. После демонстрации поехали в Болотово, и там у нас был пир. В Кремле для высшего командования был торжественный обед, на котором Сталин сказал прекрасную речь. После парада, еще в Москве, я заболел малярией. Из Москвы поехали по своим подразделениям все, кого не демобилизовали. Я поехал в Констанцию, куда должна была придти моя часть. Здесь до подхода части мы отдыхали, загорали. Мэр нас несколько раз приглашал на торжественные обеды. Когда подошла моя часть, я присоединился, отправили нас в Турну-Северин, здесь нашу часть расформировали, меня послали в артиллерийскую бригаду в Турну-Северин, а затем перевели в мотоциклетный полк 3-го Украинского фронта (почему ‒ не помню) и отправили в Софию, где и был до демобилизации. Сборный пункт для демобилизованных был в Пловдиве. Демобилизовался весной 1947 г. Итак, закончена война. Прошел в местных боях от Сталинграда до Вильдона. Пули меня обходили ‒ боялись.
Я, счастливчик остался жив, а моих товарищей по оружию после каждого боя почти не оставалось. А я все шел и шел на запад, и так дошел до победы. Мама мне говорила, что я родился в сорочке, и поэтому должен быть счастливым. И действительно, я счастливый, пройдя такую страшнейшую войну, я остался жив. И, может быть, доживу до следующего парада Победы через 40 лет.
Мои друзья детства все погибли в боях, и товарищей по оружию почти не осталось. В Краснодаре живет Миша Дюваль-Строев, но он пришел на Днепре. Жиксагулов Садык Фатыхович живет в Уральске. Воевал под Белгородом, стал героем на Днепре. Генерал Ященко Николай Иванович был под Белградом лейтенантом, генерал-лейтенантом. Давиденко работает в министерстве обороны, председатель совета обороны, а заместитель его, Ященко, Николай Иванович Грибов ‒ руководитель ленинградской группы совета ветеранов.
За всю войну четыре раза ходил в штыковую атаку, перед атакой давали немного водки, но это не смягчало ужаса этого деяния. Это было страшно. Ничего в голове нет, ни о чем не думаешь, ужасное, нечеловеческое, животное состояние: все колол, колол... Первый раз пошел в штыковую атаку возле озера Балатон. Лучше об этом и не вспоминать.
3 мая 1985 г.